МИТРОПОЛИТ ИОАНН (ВЕНДЛАНД). СХИМНИК ФЕОДОР
В 1990 году в свет вышла небольшая работа митрополита Иоанна (Вендланда) «Князь Феодор», рассказывающая о жизни ярославского святого, благоверного князя Феодора. В своем повествовании о жизни князя владыка Иоанн опирался на разные литературные источники, в том числе и на летописные повествования, и на житийную литературу. Публикуем одну из глав книги.
Редко кому удается умереть с полным сознанием своей близкой кончины, с полной готовностью к ней, так, чтобы можно было проститься с близкими, благословить родных. Даже в Библии, повествующей о жизни и смерти множества людей, такая кончина описывается крайне редко, а по своему мирному характеру спокойной распорядительности и безболезненности принадлежит едва ли не одному библейскому Патриарху Иакову2.
Именно такую редкостную кончину имел и князь Федор.
Как верующий человек, он не мог не заметить, что в области духовной жизни он в состоянии действовать в согласии со своей совестью, тогда как в области княжеской политики ему далеко не всегда удается делать то, что совесть требует. Пусть для блага Руси он признавал ордынскую власть, но все же он вассал и зять хана, отцы которого разоряли русскую землю.
Пусть для единства Руси надо поддерживать старшего князя, но, поддерживая его, старшего только по ханскому ярлыку, а не по древней русской традиции, он проливал русскую кровь. Постоянный и вынужденный компромисс между вечной правдой и временной политикой не мог не смущать его совесть. Кроме того, ежедневные суды и другие административные действия князя не могли пройти без греха. Он чувствовал необходимость очистить себя от всей этой неправды покаянием и отрешением от мирских дел.
Но в то же время, и в силу тех же самых религиозных убеждений, он осознавал, что он – князь и является князем не без воли Божией, и что мирская власть дана ему свыше, как деятельность государственной пользы. А поэтому уйти со своего поста он не имел права до тех пор, пока еще есть в нем силы. Болезнь и близость смерти могли ему это позволить. И вот, через какой-то год после того, как Федор бился под Смоленском, физические силы покинули его.
В пятницу 18 сентября 1299 года, в необычное время, в 3 часа дня, граждане Ярославля были привлечены звоном всех колоколов, идущим от Успенского Собора княжьего двора3. (Это там, где теперь находится так называемая “Стрелка” – возвышенность над р. Которослью при ее впадении в Волгу). Все население поспешило на княжий двор. “Стечеся весь град от мала возраста и до велика, мужеск пол и женеск и до сосущих младенцев”.
Больного князя положили на носилки и понесли “через весь град в монастырь Святаго Спаса”. Тогда это расстояние, теперь кажущееся небольшим, от Стрелки до музея в Спасо-Преображенском монастыре, составляло диаметр всего города! Скорбь о болезни князя Федора и от предчувствия его скорой кончины была всенародной. “Бысть плач неутешным, ови убивахуся на землю, а инии о мост градный и не бе слышати гласа поющих от вопля и кричания людского”.
Князя принесли в монастырь и положили его в притворе церковном. Трогательная подробность: не в середине храма и не на особо важное место, куда ярославский князь приходил с почетом всю жизнь, а только в притвор церковный принесен смирившийся князь. Тут встретил его игумен монастыря и, “припад” к нему, стал задавать вопросы обычные, положенные уставом перед началом пострижения монашеского.
Здесь необходимо дать некоторые пояснения.
От желающего принять монашество требуется произнесение и исполнение трех обетов: обета послушания, обета целомудрия и обета нестяжания. При том предполагается, что он будет проводить жизнь постническую и молитвенную, обычно совместно с братией монастыря или особо, как ему будет сказано, и в полном послушании игумену. Характерной стороной обряда является то, что принимающий монашество сам подает игумену ножницы (в знак добровольности), а тот остригает немного его волос (в знак отвержения самоволия).
В совершенное монашество, которое есть по церковной терминологии “великий ангельский образ”, или “схима”, ведут две подготовительные ступени: первая, меньшая, – рясофор, принявший ее называется “новоначальный”, и вторая, большая, называемая “малый ангельский образ”, или “мантия”. Впрочем, обе эти ступени необязательны. В древности пожилых людей обычно сразу постригали в схиму.
Именно эту степень монашества, схиму, или “великий ангельский образ”, принял в монастыре князь Федор. Я прихожу к этому заключению, так как оно в точности соответствует тексту жития. Пострижение все же несколько отличалось от обычного, как будет видно из дальнейшего. Вернусь к изложению.
Игумен задал князю Федору вопросы. Ответ на них содержал вышеуказанные обеты. Отвечая на вопрос об искренности желания вступить в новую жизнь, Федор произнес больше, чем требует устав. Он сказал: “Рад со всею душею, Владыко и Творче мой, работати хощу в житии сем!” Он был готов к монашеству не на один день, искренно соглашался подвизаться в нем и долго, если Бог продлит жизнь его.
Казалось бы, после того как были даны обеты, можно было приступить и к пострижению. Но священнодействие прервалось. Должно быть, по просьбе князя и с согласия игумена Федора вынесли из притвора на двор Спасо-Преображенского монастыря. Сентябрьский день в это время уже склонился к вечеру, и освободились люди, занятые работой. Произошло личное прощание каждого ярославца с князем – искреннее взаимное прощение обид: “И потом вынес его игумен на прощание на двор, и пребысть ту день той; и исповедаяся перед всеми, еже согрешил к кому, или нелюбие подержа на кого, и кто к нему согреши и враждова нань, всех благослови, и прости, и во всем винна себе сотвори перед Богом и человеки”.
Наконец, Федор призвал к себе Анну и сыновей своих Давида и Константина. Он наставил их жить в мире и взаимной любви. “Дети мои, – заключил он, – аще кто соблюдает в вас слово мое, милость Божия и благословение мое будет на нем”.
Между тем миновал вечер, и наступила глубокая ночь.Федор заметно ослабел. Со двора его внесли в помещение рядом с храмом. Здесь он попросил игумена и братию совершить пострижение в схиму.
Среди верующих существует мнение, что “мантия покрывает все”, то есть изглаживает все прежде бывшие грехи, и что монашество есть особое таинство церковное. Соответствует ли это церковному учению? Голос Церкви, отвечающий на этот вопрос, слышен в том уставном поучении, которое говорит игумен постригаемому. Да, – слышим мы из этого поучения. Монашество изглаживает прежние грехи и, хотя не называется таинством, имеет могучую силу, приравниваемую к силе таинства крещения.
В полной мере это относится к схиме. Вот что говорит игумен схимнику: “Оле новаго звания! Оле дара тайны! Второе крещение приемлеши днесь, брате, богатыми человеколюбца Бога даровании, и от всех грехов своих очищаешися, и сын света бывавши; и Сам Христос Бог наш радуется со святыми Своими Ангелы о покаянии твоем”. Федор принял схиму, все обязанности, связанные с нею, и все великие обещания, подаваемые ею “с великою верою и желанием духовным и любовию сердечною”.
Между тем перевалило за полночь, наступило 19 сентября 1299 года. Схимник, теперь можно уже назвать его по-славянски Феодор, попросил, чтобы его оставили одного, вместе с игуменом и монахами. Вероятно, никто в монастыре не смыкал глаз в ту ночь. Около двух часов ночи “начаша клепати утренюю”. Напутствованный Феодор лежал на своем монашеском ложе безмолвно. “Начинающим же им третью славу псалтири”, т. е. еще близко к началу богослужения, он осенил себя крестным знамением и умер.
И тотчас “начаша звонить во все колокола, и снидеся народа множество бесчисленное”. Благолепен был вид схимника в гробу. Житие повествует: “Чюдно бе зрети блаженного на одре лежаща, не яко умерша, но яко жива суща: светляшеся лице его яко солнечным лучам подобится, честными сединами украшено, показуя душевную его чистоту и незлобивое сердце”. По совершении погребальных молитв гроб с телом Феодора был поставлен в Преображенском Соборе монастыря, но не был закрыт. В этот гроб впоследствии положили и тела сыновей его Давида (1321) и Константина (год смерти его неизвестен).
5 марта 1463 года были в Ярославле обретены мощи святого князя Федора и чад его, Давида и Константина. Летописец, очевидец события, записал под этим годом: “Во граде Ярославле в монастыре Святого Спаса лежали три князя великие, князь Феодор Ростиславич да дети его Давид и Константин, поверх земли лежали. Сам же великий князь Федор велик был ростом человек, те у него, сыновья Давид и Константин, по пазухами лежали, зане меньше его ростом были. Лежали же во едином гробе”. Эта черта физического облика святого князя так запечатлелась в восприятии очевидцев и современников, что вошла в иконописные подлинники.
Русский народ сложил о святом князе духовные песни, которые на протяжении столетий распевали “калики перехожие”. В них прославляются благочестие и правосудие, милосердие и благотворительность святого, его заботы о строительстве и украшении храмов.
Сложность исторических судеб, суровость эпохи, бесчисленное множество врагов – не личных, но врагов Руси и Церкви, – только ярче подчеркивают для нас величие подвига святых созидателей России.
Пресс-служба Ярославской епархии