СЛОВО СВЯТЕЙШЕГО ПАТРИАРХА КИРИЛЛА ПЕРЕД ПАНИХИДОЙ В 47-Ю ГОДОВЩИНУ ПРЕСТАВЛЕНИЯ МИТРОПОЛИТА НИКОДИМА (РОТОВА)

5 сентября 2025 года в домовом храме рабочей Патриаршей резиденции в Чистом переулке в Москве Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл совершил панихиду по приснопамятному митрополиту Никодиму (Ротову). Перед началом богослужения Святейший Владыка обратился к присутствующим с Первосвятительским словом.

Сегодня годовщина кончины владыки Никодима, митрополита Ленинградского и Новгородского, выдающегося иерарха Русской Православной Церкви. Владыка умер сравнительно нестарым, в среднем возрасте, когда мало кто думает о смерти, а Господь забрал его в 48 лет.

Я был личным секретарем владыки митрополита Никодима. Я видел его во время богослужений, во время личной молитвы, во время путешествий и за письменным столом, за которым он проводил бόльшую часть суток, если в этих сутках не было богослужений. Он работал так, как с точки зрения хоть малейшей заботы о человеческом организме работать невозможно. Ему многие об этом говорили — и врачи, и близкие люди, и владыка митрополит Ювеналий, и я, и его родственники. Но владыка Никодим будто бы очень спешил куда-то, и когда мы заводили разговор о том, что нужно подумать о будущем и оградить себя от излишних нагрузок, владыка, а он не очень любил на эти темы говорить, отвечал: жизнь человека в руках Божиих и не надо даже рассуждать, что и как делать, чтобы дольше прожить. Такое, я бы сказал, спартанское, а если в христианских терминах, аскетическое отношение к жизни и смерти.

Владыка обладал совершенно поразительными способностями. Память его была феноменальной. Он очень уважал и любил протоиерея Ливерия Воронова, профессора Ленинградских духовных школ, человека очень образованного, с прекрасный памятью. Нередко за завтраком владыка и уважаемый профессор упражнялись в знании святцев. Владыка просил: называйте, отец Ливерий, дату. Отец Ливерий с легкой улыбочкой называл дату, после чего владыка, будто глядя в календарь, точно отвечал, какие святые воспоминаются в этот день. Редко-редко ошибался, а когда ошибался, был очень недоволен собой.

Вот такая замечательная личность. Огромные способности, и физическая сила была — владыка выдерживал огромные нагрузки. Любил служить и служил очень долго — достаточно сказать, что всенощное бдение под праздники в Никольском кафедральном соборе Ленинграда (тогда именно этот собор был кафедральным) начиналось, когда служил владыка, в шесть, а заканчивалось в одиннадцать вечера — почти как на Афоне. Но что удивительно — народ-то не расходился! И когда я его спрашивал, а зачем это, все-таки люди устают и, может, не стоит так долго служить, ответ владыки был очень точный: «А что у нас осталось, кроме богослужения? У нас отобрали всё, но если у нас есть богослужение, мы должны совершать его так, чтобы у людей была возможность помолиться. И у тех, кто на работе, и у тех, кто после работы, и у тех, кто не устает, и у тех, кто устает и уходит».

О владыке можно еще очень многое сказать. Я уже говорил о феноменальной памяти, феноменальном знании церковного устава и календаря, но стоит рассказать и о его манере общения с людьми. Когда я принял решение поступать в духовную семинарию, мне сказали: существует такой обычай, что ленинградцы, то есть жители нынешнего Санкт-Петербурга, поступающие в семинарию, всегда приходят на разговор с митрополитом; так что выбери время, согласуй через канцелярию, и владыка тебя примет. Все это было сделано, время назначено, вот я и предстал пред очами владыки. Те, кто бывал в Ленинградских духовных школах, в семинарии на Обводном канале, знают, что кабинет владыки был на первом этаже, в конце длинного коридора. Совсем маленькая комнатка, где сейчас не то ризница, не то склад, а в то время была келья митрополита и его кабинет, где он принимал. Первое впечатление было у меня совершенно поразительное. Владыка меня встретил так, будто мы с ним давно-давно знакомы. Просто сказал: садись, Володя, давай поговорим, расскажи, почему ты хочешь идти в семинарию. Я ответил, что с детства чувствовал это призвание. Потом он решил меня экзаменовать, считая, видимо, что можно будет и во второй класс сразу принять, поскольку я из семьи священника. Он задавал вопросы, я на них отвечал, и он был удовлетворен. Но, тем не менее, когда возник вопрос, в какой класс семинарии поступать, я попросил, чтобы меня направили в первый — думаю, это было правильно.

В течение первого же года обучения я и все, кто поступил, увидели в митрополите совершенно особенную личность. Владыка посещал занятия, но что самое главное, он приглашал к себе для беседы студентов академии и даже семинаристов. А поскольку врачи прописали ему прогулки, он брал одного или двух семинаристов и шел вдоль Обводного канала, беседуя с ними. Он знал прекрасно, кто чем дышит, у кого какие настроения, какой уровень образования, и на основе этих знаний выстраивал оптимальную кадровую политику в тогдашней Ленинградской епархии.

Число клириков увеличилось, появилась образованная молодежь. Зная, что владыка оказывает такое влияние на молодежь и близок к образовательному процессу, в семинарию стали поступать люди с высшим образованием, причем и физики, и математики, и биологи, в том числе из Ленинградского университета, что, конечно, вызвало отрицательную реакцию тогдашних властей. Но владыку Никодима это не смущало.

Действительно, набор высокообразованной молодежи сыграл в то время очень важную роль в изменении самой природы семинарии — и с точки зрения человеческих отношений, и с точки зрения уровня преподавания, потому что преподаватели, сознавая, что за партами сидят высокообразованные молодые люди, подтянулись. Уровень академии очень и очень возрос.

Вспоминаю также беседы с владыкой в отношении моего будущего. А мое будущее в его сознании сформировалось после выполнения мною одной из задач. Дело было в поезде, мы ехали на день преподобного Сергия в Троице-Сергиеву лавру. Его тогдашний келейник, впоследствии митрополит Виленский и Литовский Хризостом, пригласил меня к митрополиту. Я пришел, сел, и он так внимательно на меня посмотрел и говорит: «Знаешь, Володя, я слышал, что ты хорошо учишься. У меня к тебе просьба. Я сейчас еду в Лавру, а на следующий день праздник Иоанна Богослова, и я должен выступать. Подбери мне, пожалуйста, тексты на тему веры и знания, хочу что-то сказать на эту тему». Я пошел в библиотеку духовной школы в Загорске, стал смотреть — да ничего нет! Конечно, есть какие-то экскурсы православных богословов и даже святых отцов с языческой ученостью, но это совсем не подходило к нашему времени. Я понял, что ничего не могу найти, а потом подумал: может, я сам что-нибудь напишу? Это был такой риск! Какие-то цитаты из святых отцов я все-таки привел, а потом подготовил текст. И вот на обратном пути владыка спрашивает: «Ну, что ты подготовил?» Я говорю: «Плохо всё! У святых отцов мало чего на эту тему». — «Ну и что? Ничего не сделал?» — «Вы знаете, я осмелился изложить какие-то свои мысли». — «Ну, почитай». Я стал читать, он склонился, как сейчас помню, пристально на меня посмотрел, помолчал и сказал так скромно: «Спасибо». А потом — сейчас я уже могу уже процитировать те слова, потому что все уже в прошлом, — говорит мальчишке, который учится на первом курсе семинарии: «Знаешь, Володя, мне кажется, мы с тобой в Синоде поработаем». Конечно, мне это ничего не говорило — как, в какой должности? Может, в качестве келейника, секретаря; а он, конечно, думал, что в какой-то момент я стану постоянным членом Священного Синода.

Я так подробно рассказываю об этой личности, чтобы через этот рассказ, поскольку нас сейчас сопровождают средства массовой информации, многие узнали о владыке Никодиме, выдающемся иерархе XX века Русской Православной Церкви, талантливейшем, невероятно мужественном человеке, способном жестко противостоять власти, которая в то время пыталась максимально ограничить даже посещение храмов.

Достаточно сказать, как страшно проходила пасхальная ночь. Вокруг кафедрального в те годы Никольского собора собиралась комсомольская молодежь, многие из них были подвыпившие, кричали, шумели, и потому никто из митрополитов, предшественников владыки, не осмеливался выйти на крестный ход. Хорошо помню, как состоялся первый после долгого перерыва крестный ход. Владыка сказал настоятелю: «Готовьте крестный ход». Отец Александр Медведский, дореволюционного рукоположения, ответил: «Владыка, крестный ход не состоится». — «Почему?» — «Потому что улюлюкающая, беснующаяся молодежь обступила весь храм. Они нам не дадут пройти, они нас просто сметут, поэтому уже сколько лет мы не ходим». Владыка подумал, посмотрел и говорит: «Готовьте крестный ход». Мы подошли к дверям на первом этаже Николо-Богоявленского собора. Шум из-за дверей. Кто-то приоткрыл дверь, подходит к владыке и говорит: «Нам не пройти, они вплотную стоят». Он в ответ: «Открывайте! Выстроимся и открывайте!» Мы выстроились, и владыка говорит: «Запеваем «Воскресение Твое, Христе Спасе…»». Запели «Воскресение Твое, Христе Спасе…» и вошли словно в стену этой улюлюкающей молодежи. И что вы думаете? Молодежь расступилась — настолько это было неожиданно; и в этой узкой как бы тропинке между храмом и улюлюкающей толпой мы пошли. Толпа улюлюкала-улюлюкала, но где-то на полпути улюлюкания стало меньше, а потом оно и вовсе прекратилось. Мы спокойно завершили крестный ход, и началось богослужение.

Один этот эпизод свидетельствует о том, какая это была сильная личность. Он ничего не боялся. Он обладал действительно феноменальными способностями и, кроме того, несомненным видением будущего. Он все это делал потому, что был убежден: изменятся времена, и к этим новых временам Церковь должна быть готова. Поэтому особое внимание владыка уделял и тогдашним Ленинградским духовным школам.

Очень важным было — об этом нельзя не сказать — и развитие внешних связей. Многие консервативно настроенные люди воспринимали это с осторожностью, некоторые с иронией, некоторые с полным непониманием. А он стал развивать связи и с Католической Церковью, и с протестантскими конфессиями. Более того, он стал привозить иностранные делегации в Россию, особенно на праздник Святой Пасхи; а когда появились делегации, улюлюкание прекратилось. Так что это не была какая-то ложная дипломатия, как его иногда обвиняли, что он якобы экуменизм развивал и так далее, — он делал все для того, чтобы защитить Церковь, чтобы создать новые условия для дальнейшего развития всех сторон церковной жизни.

Владыка умер в 1978 году — если мне не изменяет память, от седьмого инфаркта. И как в те времена, когда я защищал память владыки, так и сейчас могу сказать: от седьмого инфаркта не мог умереть человек, который бы предавал интересы Церкви, который бы служил больше государству, чем Богу, как его пытались обвинять недоброжелатели. Он умер именно потому, что был подвижником, который всю свою жизнь без остатка отдал служению Господу.

Пусть память о приснопамятном дорогом владыке Никодиме бережно сохраняется в Церкви нашей и народе нашем. И всех прошу — тех, кто знал владыку, и тех, кто не знал, — после моих слов вспоминать его в своих молитвах. А теперь помолимся.

Источник: Пресс-служба Патриарха Московского и всея Руси